Вторая группа жалких женщин представляла собой тех, кто каким-то образом умудрился дожить до начала старения. Вылезли из этой ямы лишь самые изворотливые и выносливые, хилые и больные поумирали. Те же, кого природа наделила крепким телом, но слабым духом, остались. Они безропотно ждали финала – смерти на улице, ведь другая жизнь им была неведома. Некоторые до сих пор приходили сюда из-за чрезмерной любви к какому-нибудь мужчине или страха перед ним – чтобы подзаработать и купить ему травы. Или просто потому, что хотели есть и спать под крышей.

Я обращалась только к женщинам, в основном к молодым или начинавшим стареть. К пожилым, закаленным улицей, не подходила. Я надеялась, что слишком юные и наивные или растерянные и отчаявшиеся в своем увядании женщины более открыты и добры. Я ошиблась. Одна за другой они отворачивались от меня, и мои вопросы растворялись в наполненном дымом воздухе. Продолжать не имело смысла.

В три пятнадцать, когда перед глазами у меня заплавали темные пятна, волосы и одежда провоняли табаком и марихуаной, сандалии промокли от расплесканного пива, я влила в себя невероятное количество спрайта и сдалась.

19

Воздух был пропитан запахом росы. Над рекой стоял туман, а уличные фонари усеивали блестящие мелкие капли. Ощущать прохладу и влагу на коже было приятно. Наверное, на протяжении последних нескольких часов я пребывала в слишком сильном напряжении – между лопатками и шеей ощущалась боль, грозившая вот-вот стрелой пронзить все тело. Напряжение это лишь частично было вызвано поисками Гэбби. К проституткам я подошла, предварительно сумев себя успокоить, так что их отказ восприняла вполне нормально, с подкатывавшими ко мне полицейскими объяснялась вообще машинально.

Что действительно серьезно меня вымотало, так это внутренняя борьба. Вот уже несколько часов подряд я пыталась отогнать от себя навязчиво стоявший у меня перед глазами образ давнего любовника. Любовника, освободиться от которого мне вообще, по-видимому, не суждено. Целый вечер я смотрела в лицо искушению, глядя на каштановое свечение шотландского виски со льдом, на янтарные струи пива вливавшегося из бутылок во рты. Я вдыхала аромат своего милого, видела его свет в глазах окружавших меня людей. Когда-то я любила этот свет. Черт побери, я до сих пор его любила. Но знала, что это очарование разрушительно. Поэтому и ушла от соблазна. Двенадцатью медленными шагами. Я держалась от любви подальше. Будучи любовниками, мы так и не смогли стать друзьями. Сегодня вечером судьба чуть опять не бросила нас друг к другу в объятия.

Я сделала глубокий вдох. В воздухе пахло смесью моторного масла, мокрого бетона и дрожжами с пивоваренного завода Молсона. Сен-Катрин была почти пустой. Лишь у витрины одного из магазинов маячили старик в вязаной шапочке и тунике и замызганная дворняжка, да в дальнем конце улицы какой-то человек рылся в урне. Быть может, эти люди дежурили на Мейне в третью смену.

Удрученная и обессилевшая, я направилась к Сен-Лорану. Я сделала все, что смогла. Если люди, с которыми я разговаривала, даже и знали, где Гэбби, они все равно ничего не сказали бы мне. Этот мир для меня закрыт, как мир Лиги юниоров.

Проходя мимо вьетнамского ресторанчика, я практически отсутствующим взглядом заглянула в мутное окно, над которым висела вывеска, обещавшая, что в этом заведении всю ночь кормят блюдами вьетнамской кухни. Я остановилась. За дальним столиком внутри сидела женщина, которая работала рядом с Пуаретт. Ее волосы все еще сохраняли форму пагоды. В течение нескольких мгновений я наблюдала за ней.

Она макнула яичную булочку в какой-то соус вишневого цвета, поднесла ее к губам, слизнула соус, рассмотрела то место, где он только что находился, и, впившись в булку передними зубами, откусила кусочек. Потом вновь неторопливо макнула ее в соус.

И долго она будет расправляться со своей едой? – подумала я, раскрывая дверь и входя вовнутрь.

– Привет.

Услышав мой голос, женщина испуганно дернула рукой и в недоумении уставилась на меня. Но, узнав, заметно успокоилась.

– Привет, дорогуша. Все еще гуляете?

Она продолжила неспешно есть.

– Можно к вам присоединиться?

– Пожалуйста. Я ведь ни за что на вас не в обиде.

Я села за столик. Несколько часов назад эта женщина показалась мне моложе. Сейчас, в ярком сиянии ламп, я видела, что ей уже под сорок или даже немного за сорок. Несмотря на то что кожа на шее и лбу была еще гладкой, а под глазами не висели мешки, ее рот окаймляла сеть расходившихся в разные стороны морщинок, а челюсть начинала провисать.

Официант принес мне меню, и я заказала тонкинский суп. Есть я не хотела, но должна была иметь предлог, чтобы остаться.

– Нашли свою подругу, дорогуша?

Женщина потянулась за чашкой с кофе, и пластмассовые браслеты на ее запястье съехали к кисти. Я увидела серые полоски шрамов на локтевом сгибе.

– Нет.

Парнишка-азиат лет пятнадцати принес воду и картонную подставку. Мы подождали, пока он уйдет.

– Я Темпе Бреннан.

– Помню. Джуэл Тамбо вовсе не дура, дорогуша.

Она облизнула булочку.

– Мисс Тамбо, я...

– Называйте меня Джуэл, детка.

– Джуэл, я в течение целых четырех часов пыталась выяснить, все ли с моей подругой в порядке, но никто даже не признался, что знаком с ней. Гэбби приходит сюда несколько лет, и я уверена, что они о ней слышали.

– Возможно, и слышали, дорогуша. Но они понятия не имеют, зачем вам понадобилось расспрашивать о ней.

Она положила булочку на стол и принялась, прихлюпывая, пить кофе.

– Я дала вам свою визитку. Вы знаете, кто я такая.

Несколько секунд женщина пристально смотрела мне в глаза. Пространство вокруг нас заполнял исходивший от нее запах – запах аптечного одеколона, немытых волос и табачного дыма.

– А кто вы такая, мисс, сунувшая мне карточку с именем Темпе Бреннан? Откуда мне знать, что за игру вы затеяли?

Произнося эти слова, она подняла руку от чашки и длиннющим красным когтем указала на меня.

– Неужели по моему виду можно сказать, что я враг Гэбби?

– Все, что о вас можно сказать, так это то, что вы заявились сюда в рубашке Шарлотты Хорнетс и сандалиях яппи и задаете слишком много вопросов, дорогуша. Люди не знают, за кого вас принимать.

Официант принес мне суп, и, пока я малюсенькой фарфоровой ложечкой добавляла в него пасту из красного перца и раздавливала квадратики лиметты, мы обе молчали.

Когда я начала есть, Джуэл продолжила макать в соус свою булочку и облизывать ее.

Я решила испробовать еще один способ.

– Наверное, я все сделала неправильно.

Она взглянула на меня своими карими глазами. Накладные ресницы на одном из них отклеились с внешнего края и напоминали сейчас приподнявшуюся вверх многоножку. Опять опустив остатки булки на стол, проститутка отвела взгляд и придвинула к себе чашку.

– Вы правы, – пробормотала я. – Не следовало лезть к незнакомым людям с вопросами. Просто я очень волнуюсь за Гэбби. Я много раз звонила ей домой, на работу. Никто не знает, где она. Это на нее не похоже.

Я отправила в рот очередную ложку супа. Он оказался вкуснее, чем я ожидала.

– А чем занимается ваша подруга Гэбби?

– Она антрополог. Изучает особенности людей. Ее интересуют законы царящей в этих районах жизни.

– Достижение совершеннолетия в Мейне.

Джуэл засмеялась, ожидая, как я отреагирую на ее перефразированные слова известного антрополога, Маргарет Мид. Я никак не отреагировала, но начала понимать, что Джуэл Тамбо действительно не дура. А еще почувствовала, что она меня проверяет, так сказать, принимает у меня экзамен.

– Может, в настоящий момент ваша подруга не хочет, чтобы ее тревожили.

Откройте экзаменационные листы, прозвучало у меня в голове.

– Может.

– Тогда для чего вся эта суета?

Возьмите карандаши.

– В последний раз, когда мы с ней виделись, она была чем-то встревожена. Даже напугана.