Я отложила лопатку в сторону, взялась за узел и осторожно потянула. Пакет не сдвинулся с места, как ночью, словно кто-то удерживал его в земле, играя со мной в жуткое "перетягивание каната".

Камброн расположился с "Кодаком" у меня за спиной, еще когда я копала. Сейчас же приготовился запечатлеть на пленке момент освобождения пакета. Зафиксируйте мгновения вашей жизни, прозвучало у меня в голове. И смерти. Я обтерла руки в перчатках о джинсы, удобнее ухватилась за полиэтиленовый узел и потянула сильнее. Земля с явной неохотой, но начала уступать – я почувствовала движение пакета и незначительное смещение его содержимого. Мне хотелось вытащить свою находку, не повредив ее, не разорвав полиэтилен. Переведя дыхание и приняв более устойчивую позицию, я вновь потянула.

Наконец мой подземный оппонент прекратил сопротивление, и пакет медленно заскользил, выезжая из своего углубления. Положив его рядом с ямой, я разжала руки и отступила назад.

Это был обычный мешок для мусора, какие в кухнях и гаражах можно встретить повсюду в Северной Америке. Невредимый мешок. В нем лежало что-то бугорчатое, и весило это что-то весьма немного. Плохой знак. Или, наоборот, хороший? Не знаю, что я предпочла бы в тот момент: обнаружить в пакете останки чьей-нибудь собаки и превратиться в предмет насмешек или же доказать всем свою правоту, найдя в мешке человеческие останки.

Камброн оживился: принялся делать снимок за снимком. Я сняла одну перчатку и извлекла из кармана свой нож – перочинный швейцарский армейский нож.

Когда Камброн закончил фотографировать, я приблизилась к пакету и опустилась на колени. Руки слегка дрожали, когда я вставляла ноготь большого пальца в полукруглую выемку в клинке ножа и вытаскивала его. На нержавеющей стали заиграло солнце. Для вскрытия пакета я выбрала противоположный узлу край. Я чувствовала, что ко мне прикованы взгляды пяти пар глаз.

Я повернула голову и посмотрела на Ламанша. Из-за прыгавших теней черты его лица как будто постоянно менялись. Я на мгновение задумалась, как на свету смотрится мое собственное измученное лицо. Ламанш кивнул, и я поднесла руку с ножом к пакету.

Не успело лезвие вонзиться в полиэтилен, как я замерла, услышав какие-то звуки.

– Что это, черт возьми? – высказал вслух Бертран мысль, пришедшую на ум всем нам.

17

Раздавшийся шум являл собой какофонию звуков. Лай собаки, смешанный с возбужденными голосами людей. Резкие отрывистые возгласы эхом отдавались где-то вдали, но разобрать, что именно кричат, было невозможно. Этот бедлам разворачивался на территории монастыря, на некотором удалении от нас, слева. Я подумала вдруг, что вернулся ночной визитер и что теперь его преследует целая стая копов провинции и по крайней мере одна овчарка.

Я взглянула на Райана, потом на остальных. Подобно мне, все были ошеломлены и замерли. Даже Пуарие прекратил дергать свои усы и стоял сейчас, просто прижав руку к верхней губе.

Заклинание нарушил шум мчащегося сквозь листву человека. Все головы, будто по команде, одновременно повернулись в ту сторону, откуда он раздался. Через секунду откуда-то из гущи деревьев послышался голос:

– Райан? Где ты?

– Здесь, – отозвался Райан.

– Sacre bleu!

Скрип и треск.

Вскоре, отгибая ветви деревьев и что-то бормоча себе под нос, перед нами появился офицер квебекской полиции. Его мясистое лицо было красным, а дыхание громким и прерывистым. На бровях и на круге волос, обрамлявших его почти лысую голову, блестели капельки пота. Увидев нас, он упер руки в колени и наклонился вперед, чтобы отдышаться. Я увидела красные росчерки на его лысой макушке – следы ударов веток.

Несколько мгновений спустя он выпрямился и резким движением указал большим пальцем в том направлении, откуда появился.

– Лучше тебе пойти туда, Райан. – Его голос прозвучал сипло, словно воздух, проходящий сквозь засоренный фильтр. – Псина будто взбесилась.

Боковым зрением я заметила, как рука Пуарие скользнула от лба к груди. Он осенял себя крестным знамением.

– Что?

Брови Райана в изумлении вспрыгнули вверх.

– Де Сальво завел ее за ограду, как ты и велел, и она заметалась, будто почуяла, что здесь зарыт сам Адольф Гитлер со всей своей армией! – Он выдержал паузу. – Ты только послушай ее!

– И?

– И?! Эта сучка вот-вот надорвет себе глотку. Если ты не отправишься туда сейчас же и не отдашь соответствующих распоряжений, она закрутится вокруг своей собственной задницы и чокнется!

Представив себе подобную картину, я едва не улыбнулась.

– Подержите ее еще несколько минут. Дайте ей "Милк-Боун" или валиума. У нас важное дело, и мы должны его закончить. – Райан взглянул на часы. – Я освобожусь минут через десять.

Офицер пожал плечами, отпустил ветку, за которую только что взялся, и повернулся с намерением удалиться.

– Эй, Пико!

Пико приостановился.

– Здесь есть тропа.

– Черт знает что такое, – прошипел офицер, сворачивая к дорожке, на которую указал Райан.

Я была уверена, что ярдов через пятнадцать он ее потеряет.

– И еще, Пико... – добавил Райан.

Пико вновь приостановился, поворачиваясь к нам своим жирным лицом.

– Следите за тем, чтобы этот Рин-Тин-Тин ничего не испортил.

Райан повернулся ко мне:

... – Чего вы ждете, Бреннан?

Пико зашагал прочь, а я принялась разрезать пакет.

Зловоние не шибануло мне в нос, как в случае с Изабеллой Ганьон. Получив свободу, оно выплыло наружу не спеша, заявляя о себе постепенно. Запахло почвой, разложившимися растениями и еще чем-то. Это была не вонь гниения, а дух чего-то более первозданного. В мозгу закружились расплывчатые мысли о недолговечности жизни, о первоосновах и угасании, о перерождении. Подобный запах мне доводилось ощущать и раньше. Он говорил о смерти, но не о смерти недавней.

Только бы эти кости не оказались собачьими или оленьими, подумала я, раздвигая края пакета. Мои руки слегка задрожали, и я тут же взмолилась о другом: нет, пусть это будут оленьи или собачьи кости!

Райан, Бертран и Ламанш приблизились на шаг, когда я отогнула полиэтилен, открывая взглядам содержимое пакета. Пуарие стоял, не двигаясь, как вросшее в землю надгробие.

Первым, что я увидела, была лопатка. Не слишком много, но достаточно, чтобы удостовериться в том, что моя находка не добыча охотника и не захороненное домашнее животное. Я взглянула на Райана. Его глаза чуть сузились, мышцы челюсти сжались.

– Это человек.

Рука Пуарие опять взметнулась ко лбу.

Райан достал блокнот на пружине.

– Что мы имеем?

Голос прозвучал резко и жестко.

Я принялась осторожно переворачивать кости.

– Ребра... лопатки... ключицы... грудина... позвонки... Только грудной отдел.

Окружающие пристально наблюдали за мной. Я засунула руку глубже в пакет, ища кости других частей тела. Неожиданно вверх по ней побежал большой коричневый паук. Я увидела его глаза на тонких ножках – маленькие перископы, безмолвно вопрошающие: "Кто посмел нарушить мой покой?" Ворсистые паучьи ножки были легкими и нежными, как мимолетное прикосновение кружевного платка. Я дернула рукой, отбрасывая паука в сторону.

– Все, – сказала я, поднимаясь на затекших ногах и отступая назад. – Здесь только верхняя часть туловища. Без рук.

По моей коже бежали мурашки, но вовсе не из-за паука.

В душе у меня не было ликования. Я пребывала в состоянии заторможенности, как человек, только что переживший потрясение. Все эмоции как будто на время куда-то удалились, ушли на перерыв. Опять то же самое, думала я. Еще один убитый. Среди нас живет чудовище.

Райан что-то записал в своем блокноте. Мышцы на его шее вздулись.

– И что теперь? – Голос Пуарие прозвучал комариным писком.

– Теперь следует разыскать все остальное, – ответила я.

Камброн приготовился делать снимки, когда мы вновь услышали шаги Пико, пробиравшегося к нам сквозь заросли. Выйдя из них и увидев кости, он пробормотал какое-то ругательство.